Если такого рода предметные натюрморты, изображения животных и растений можно считать органичной формой развития ногайской эпиграфической традиции, то появление (в поздний, советский период) портретов на надгробных камнях, которые уже перестают быть, таким образом, мусульманскими надгробиями, - в любой форме: фаянсовых инкрустаций (отпечатков с фотографии умершего) или рельефных (барельефных, контр-рельефных, гравированных) изображений в камне, - означает очевидное разрушение исламской художественной традиции и торжество эклектики (как в мировоззренческом, так и в эстетическом плане). Такого рода процессы и явления находятся уже за пределами темы нашего исследования.

Значительным пробелом в этом исследовании остается литературная сторона - тексты эпитафий, которые до сих пор еще не стали предметом специальных лингвистических и филологических анализов тюркологов и арабистов. Такие анализы могут стать важнейшим подступом к открытию новых граней в истории ногайской литературы, ибо как подсказывают аналогии (публикации текстов и переводов бунтарских, казанских, крымскотатарских эпитафий), тексты на надгробных камнях содержат не только стандартные коранические формулы и выдержки из [191] Корана, но и совершенно особенные, индивидуально окрашенные, порою высоко поэтичные выражения скорби, надежды, горечи прощания, причем литература классических эпитафий тюркского мира охватывает весьма широкий диапазон жанров от торжественной оды и любовной лирики до своеобразной сатиры (самокритичного перечисления и описания грехов и недостатков, которое ведется от имени самого умершего). В поздних (современных) надгробиях тексты эпитафий, как правило, содержат написание имени, отчества (в русифицированной форме), фамилии умершего, даты рождения и смерти (что само по себе является отступлением от мусульманской эпиграфической традиции, предусматривающей начертание на камне одной лишь даты смерти), иногда различные тексты прощания, обращения к умершему от имени его детей или других родственников, довольно часто - стихи, заимствованные из мировой поэтической классики, из ногайского фольклора, или самодеятельного сочинения.

Для социологических исследований, как уже говорилось выше, важным источником являются указанные на надгробных камнях даты рождения и смерти жителей определенного села или региона. Так, к примеру, при нашем обследовании ногайского кладбища, примыкающего к поселку Канглы Минводовского района Ставропольского края выявилась весьма печальная и драматическая панорама неуклонного сокращения продолжительности жизни местных жителей.

Тексты эпитафий на разных языках представляют собой также непочатый источник исторических исследований и открытий как в области древней, так и новейшей истории ногайского народа и других народов Северного Кавказа. Так же, как было бы, к примеру, чрезвычайно интересно уточнить обстоятельства одновременной гибели в 1942 году четырех братьев Гиллыевых (в каком бою, с кем, в ходе какой карательной акции или возмездия ?), четыре памятника которым стоят в ряд на балкарском кладбище у поселка Верхний Чегем, для ногайской истории было бы важно проследить биографию человека, похороненного в ноябре 1943 года на кладбище у поселка Икон-Халк (рис. 4): уникальное для военного времени, богато украшенное резьбой, сочетающей различные системы арабской каллиграфии (исполненный сочным выпуклым барельефом сульс в верхней части надгробия и врезанные вглубь камня знаки скорописи в восьми нижних ярусах, составляющих торжественную, как развернутый свиток ханского ярлыка, вертикаль) и исполненный кириллицей русский текст на боковых гранях, свидетельствует о неординарности такой биографии. К сожалению, работы такого рода ни историками, ни местными краеведами даже не начинались.

Чрезвычайно важным исследовательским направлением представляется изучение ногайского фольклора, в частности, своеобразного жанра ногайских обрядовых песен, связанных с погребальным культом, в контексте [192] и взаимосвязи с историей ногайской эпиграфики. Само по себе изучение ногайской похоронной музыки, традиционных обрядовых песен-прощаний, песен-плачей, песен-воспоминаний, песен-утешений ("хош-ласув", "бозлав", "тонав", "йоклав", "юбантув") и форм их исполнения значительно обогатило современную этнографию и музыковедческую науку⁴². Однако во взаимосвязи эти художественные явления (ногайская эпиграфика, резьба по камню, и ногайский поэтический и музыкальный фольклор, развитый в формах похоронных обрядовых песен и плачей) еще никогда не рассматривались, а именно в такой взаимосвязи можно было бы проследить не только проецирование интереснейших, в том числе старинных поэтических текстов и их фрагментов на надгробные камни (и тем самым превращение этих камней в источник сведений по истории ногайского поэтического фольклора), но и ритмические, и образные параллели между художественной резьбой по камню и мелодикой, ритмикой, содержательной стороной и интонациями обрядовых песен, составляющих важную часть народного творчества и всей духовной культуры ногайцев.

То же самое относится к филологическим исследованиям ногайского литературного наследия, в котором, как отмечают специалисты, вплоть до 20 века доминирующее положение занимала поэзия ("Она представлена стихами (ятлау), поэмами (дестан), монологами (толгау), одами (мактау), элегиями (мунглау), посвящениями (орнау)"⁴³). В какой мере и в какой форме эти жанры ногайской поэзии вошли в национальную эпиграфику, повлияли на ее стилистику, определили ее содержание - открытый вопрос будущих перспективных исследований.

Особый пласт художественной культуры формирует орнаментика ногайских резных надгробных камней. Исследователи орнамента могут обнаружить здесь богатейшие, разнообразные мотивы растительного, зооморфного и геометрического характера⁴⁴. Некоторые из них (мотивы жгута, трилистника) имеют ярко выраженное сходство с мотивами булгаро-татарской и крымскотатарской орнаментики, другие заметно отличаются от орнаментальных узоров, распространенных в соседних ареалах. Так, например, мотив виноградной лозы, столь характерный для эпиграфических памятников "первого стиля" булгаро-татарской эпиграфики, не прослеживается (во всяком случае на основе наших полевых исследований и известного нам материала) в ногайской эпиграфике. Зато такого изумительного рисунка плетенки, напоминающей ковровые узоры кошмы, войлочного обрамления юрты кочевника, резьбу и живопись на сундуках, тиснение по коже на седлах и чересседельных сумках степных наездников и включающей мотивы, родственные буддистской символике монгольского, тувинского, калмыцкого искусства ("узлы счастья" и иные композиции), как на лицевой поверхности надгробного камня из аула Сеитовка Астраханской области (рис. 1), мы не [193] найдем ни в одном из классических памятников тюрко-мусульманской эпиграфики Среднего Поволжья и Крыма.

Техника нанесения на камень каллиграфических, орнаментальных узоров и изображений подвержена определенной исторической эволюции и вместе с тем чрезвычайно разнообразна внутри каждой эпохи. Здесь сочетается и плоский барельеф, и сочный высокий рельеф (при этом слегка скошенные под углом рельефные узоры создают живописную игру светотени), и врезанные вглубь камня знаки и тексты. Изредка (гораздо реже, чем у соседних мусульманских народов Северного Кавказа, например, у народов вайнахской группы или у осетин) применяется позолота или раскраска отдельных деталей, формирующая полихромную композицию памятника. При этом густым, ярким краскам ногайские мастера предпочитают светлые, прозрачные тона, например, голубой цвет в сочетании с мягкой позолотой, особенно характерный для колорита надгробий на кладбище у поселка Канглы. Раскраска обычно используется для декора памятников, сооруженных из "современных", недорогих материалов (бетон, цемент, мраморная крошка), в то время как сравнительно редкие надгробия из "чистого" гранита или мрамора сохраняют естественную красоту природных материалов.

Архитектурные композиции, изначально строго определенные требованиями погребального культа (вертикально врытая в землю, над изголовьем погребенного, плита без пьедестала), со временем становятся более разнообразными (камень на постаменте разных форм; две плиты, соединенные каменной или кирпичной "оградой" и составляющие своего рода "спинки" памятника-саркофага; плита с одной стороны, - в изголовье, - и столбик "в ногах", на который водружен кирпич или камень, окруженные кирпичной "оградой", как, например, сооружение над могилой Ш.И. Нуралиевой на кладбище Эркен-Юрт; рис. 10), что противоречивым образом соединяет в себе и развитие (обогащение) мемориальной традиции, в частности, под влиянием других региональных школ исламского искусства⁴⁵, и ее постепенное размывание и разрушение, проникновение эклектики в мусульманские некрополи⁴⁶. Очертания надмогильных плит в современных ногайских памятниках также весьма разнообразны (прямоугольные, со срезанным - по диагонали - завершением, трапециевидные, в форме "арки на плечиках", причем ширина этих "плечиков" колеблется от едва заметных выступов до отрезков протяженностью в десятки сантиметров, а высота арки - от низкого, едва обозначенного плавной линией овала до четкого полукруга; наряду с плоскими арками имитация купольных сооружений или "куполов в разрезе", имеющих форму глубоких круглых ниш с ребристыми стенками). В пропорциях современных ногайских надгробий при всем широком разбросе возможных решений все же преобладают "высотные", вытянутые вверх по вертикали сооружения. Особенно внушительное впечатление [194] в этом отношении производит кладбище у поселка Канглы с его обилием узких высоких стел, врытых в землю без какого-либо пьедестала (рис. 14).

Подводя краткие итоги далеко не завершенному, только начинающемуся исследованию ногайской эпиграфики и содержанию данной первой публикации предварительных итогов такого комплексного исследования, подчеркнем еще раз, что ногайская эпиграфика представляет собой практически неизвестную научному миру и чрезвычайно интересную страницу не только национальной, но и общетюркской и общекавказской истории и культуры, и более внимательное, более бережное отношение к ее реалиям (сохранившимся и полуразрушенным памятникам, рассеянным по Ногайской степи, до сих пор не взятым на учет и не находящимся под защитой государства) является актуальной задачей федеральной и региональной культурной политики и широкого комплекса гуманитарных, прежде всего исторических наук (археологии, этнографии, исламоведения, искусствознания, тюркологической лингвистики и филологии), еще не сказавших о значении и ценности этих памятников своего весомого слова.