Главная » Статьи » История |
Семантика знаков ногайской тамги весьма разнообразна. Многие из них, в частности, изображения круга (колеса), а также, круга, перечеркнутого внутри крестом, перекладиной, имеющего "рога", "лепестки", "лучи", ответвления в виде прямых и зигзагообразных линий: и т.п., связаны с солярной и астральной символикой, а знак , чаще расположенный вертикально, подобно круглой скобке: , так и называется: "Ай-тамга" (тамга-полумесяц). Встречаются тамги, в основе рисунка которых угадываются буквенные знаки древне-тюркской рунической письменности, а также изображения предметов быта, оружия или орудий труда, например, ковша - ("шомиш"), плетня, или ограды - ("эргенек"), верблюжьего седла - ("ашамайлы"). Сохранившиеся в ногайском языке предметные названия знаков тамги помогают понять древнее значение, исходный смысл стилизованных изображений. При этом каменная книга, содержащая различные знаки тамги, еще далеко не до конца прочитана и расшифрована. Некоторые знаки имеют неизвестное нам значение. Небольшие различия между отдельными знаками, вероятно, свидетельствуют о родственной близости отдельных кланов, о постепенном процессе выделения из одной группы ("орды", семьи) отпочковавшихся от нее групп. В то же время графически близкие знаки могут иметь и весьма разные, далекие друг от друга варианты прочтения, и наоборот, совсем разные по начертанию знаки, по данным различных источников и информаторов, иногда обозначают едва ли не одно и то же понятие. Напомним некоторые из них: [187] - "тарак" (гребень), он же - ханская
тамга; - "кылыш" (сабля), Отметим в этой связи, что ногайские тамги (изображения которых были распространены отнюдь не только на надгробных камнях, но также в других материалах и комплексах ногайской материальной культуры, например, в резьбе по дереву на предметах быта, свадебного обряда и инструментах домашнего ремесла, на кошмах и т.п.) давно стали объектом внимания исследователей и важнейшим источником по этнической истории ногайцев38. Достоянием специалистов-этнографов уже стали таблицы, составленные по различным источникам и описаниям, дифференцированные по районам расселения основных этнографических групп (кумских ногайцев, кубанских ногайцев, караногайцев Дагестана, ногайцев Добруджи и т.д.), включающие попытки расшифровки знаков тамги и оставляющие вопросы там, где неизвестны, поливариативны или многозначны и сами ногайские названия тамги, и их смысловые значения-переводы39. Сохраняя критическое отношение к этим публикациям, в которых можно встретить и неточное прочтение той или иной тамги, и ошибочное утверждение о ее принадлежности иному не только роду, но и народу, мы все же должны активнее включить этот уже давно ставший достоянием научной общественности материал в целенаправленное исследование ногайских эпиграфических памятников, которое пока еще ведется на эмпирическом уровне. Простейшие по своему рисунку ногайские тамги (в форме креста, круга, перечеркнутой подковы, похожей на слегка покосившуюся большую букву русского алфавита "А": на каменных мусульманских надгробиях были обнаружены Р.Х. Керейтовым при обследовании в апреле 1991 года ногайского кладбища, находящегося ныне в [188] черте гагаузского села Джантай на территории Молдовы. Все знаки тамги высечены на правой стороне в верхней части надгробия. Ногайцы оставили эту территорию в конце 18 века, и на их мусульманском кладбище, функционирующем вплоть до конца 18 века, традиционные знаки родовой тамги составляли неотъемлемую часть эпиграфики. Обычными символами мусульманской веры, часто встречающимися в ногайской эпиграфике, являются изображения полумесяца и звезды (рис. 2, 9, 10, 11 и др.). Встречаются изображения шестиконечной звезды ("щита Давида") (например, на резном камне с кладбища у села Икон-Халк, обследованного в 1986 году), а также пятиконечных звезд в разнообразных композиционных сочетаниях с кругами, многолепестковыми розетами (звезда в центре круга, рис. 2), изображениями полумесяца (звезда над опрокинутым вверх полумесяцем, две звезды симметрично по сторонам от полумесяца, четыре звезды, фланкирующие картуш с каллиграфическим текстом: таковы узоры на камнях, обнаруженных на том же кладбище Икон-Халк). Насколько можно судить по поздним памятникам (второй половины 20 века), пятиконечная звезда постепенно обретала второй, или точнее двойной символический характер. Оставаясь знаком мусульманской веры (а в сочетании с полумесяцем - знаком тюрко-мусульманского единения, известного и по турецкому государственному флагу, и по символике организаций, представляющих различные течения тюркизма и пантюркизма), пятиконечная звезда в то же время все чаще воспринималась и трактовалась современниками как чисто советский, а порою в еще более узком смысле - советский армейский символ и постоянно фигурировала в памятниках, сооружаемых над могилами ногайских красноармейцев, военнослужащих, ветеранов войны. Вполне вероятно, что определенную смысловую трансформацию претерпевает и "тарак" - тамга чингизидов, фамильный знак ханской династии Гиреев, распространявших в прошлом свою власть на значительную часть Ногайской степи. Ныне этот символ взят на вооружение крымскотатарским национальным движением, используется на знаменах, значках, печатях, официальных бланках Меджлиса крымскотатарского народа, на визитных карточках его лидеров, а также появляется (в различных, отличающихся по характеру графической стилизации формах) в сувенирной продукции и программных документах других тюркских общественных организаций и движений (например, на бело-золотом "знамени Золотой Орды", изготовленном в 2002 году к третьему всемирному конгрессу татар в Казани). В сознании и восприятии современников (заказчиков надгробных памятников, мастеров-исполнителей, односельчан, тех ногайцев, которые завещают изобразить "тарак" на камне над своей могилой) этот знак постепенно обретает двойственное значение, свидетельствуя и о принадлежности умершего к древнему роду, ведущему свое происхождение от чингизидов, и о духовном [189] приобщении к тем общественным движениям современности, которые поднимают этот символ на своих новых знаменах. При создании надгробий и эпитафий перед ногайскими резчиками камня открывались определенные возможности и для развития других жанров чисто изобразительного искусства, в частности, анималистического (изображения птиц и других представителей степной фауны40) и своеобразного воплощенного в камне предметного натюрморта. В этом отношении ногайские надгробия имели сходство с характерными памятниками некоторых соседних обращенных в ислам народов Северного Кавказа. Для таких памятников (известных по исследованиям на чеченских, ингушских, осетинских мусульманских кладбищах, на кладбищах народов Дагестана, в ансамбле балкарских и карачаевских некрополей, например, у балкарского аула Булунгу вблизи Верхнего Чегема, где обнаруженные нашей экспедицией 1998 года четыре надгробия братьям Гиллыевым, погибшим в 1942 году, украшены изображениями кинжала; рис. 7) было характерно высеченное в камне (иногда дополнительно раскрашенное) изображение оружия (над захоронением мужчин-воинов) и изображение предметов домашнего очага, обычно высоких кувшинов и других сосудов, а также ювелирных украшений (над женскими захоронениями). Изображения оружия встречаются и на крымских надгробных камнях41. На ногайских надгробиях такие мотивы тоже встречаются, но редко они бывают столь ярко выделены (цветом, пластикой, крупным масштабом), а уж тем более столь реалистичны и модернизованы, как это чаще наблюдается в мемориальных сооружениях других кавказских народов. Если мы возьмем для сравнения надгробие Сосланбеку Каирову (1945) с осетинского мусульманского кладбища у села Лескен (материалы полевых исследований Надежды Емельяновой, рис. 6), то в его композиции, символике и орнаментике можно обнаружить много сходного с ногайскими надгробиями 1940-50-х годов, но столь "достоверного", технически виртуозного, точного, как чертеж из какого-нибудь учебника по военному делу, изображения современного артиллерийского оружия в ногайских надгробиях мы не встретим. В построении подобного рода "натюрмортов" ногайские резчики проявляли гораздо большую сдержанность, не стремились к наглядности, старались не подчеркивать современных конструкций, отводили в тень (на нижние ярусы, на боковые грани надгробной плиты) все, что не имело непосредственного отношения к мусульманской символике. Вместе с тем внимательное изучение тех предметных и "звериных" мотивов, которые все же проникают в ногайскую резьбу по камню (выделим для примера рельефные изображения на боковой грани надгробия с кладбища Икон-Халк, обследованного Р.Х. Керейтовым в 1986 году; рис. 3), открывает чрезвычайно интересные перспективы, с одной стороны, использования материалов ногайской эпиграфики для этнографических [190] исследований ногайского быта, орудий труда, окружающей среды и природы, с другой стороны, для искусствоведческого анализа своеобразной стилистики этих каменных "натюрмортов", фрагментов интерьера и пейзажа, порою населенного очень своеобразными, стилизованными зверьками и птицами. Отметим при этом характерное стилевое, пластическое, а соответственно и мировоззренческое сближение включенных в единую ритмическую композицию изображений, происходящих по сути из совершенно разных "миров". Знак тамги, сохраняя свою абстрактность, здесь воспринимается как не совсем понятный, но вполне возможный в бытовом окружении человека предмет практического или декоративного назначения. Узоры зооморфного орнамента легко расшифровываются и "узнаются" как силуэты крылатых и бескрылых обитателей степи. Вертикально расположенные, возвышающиеся над подставкой ("сундучком" с гребенчатым узором) изображения читаются одновременно и как графические знаки (буквы) арабского алфавита, и как реальные, узнаваемые предметы повседневного быта и труда степняка-скотовода или ремесленника (ножницы для стрижки овец, нож-стамеска и т.п.). Напомним, что "прорастание" буквы арабского алфавита предметным изображением, ее превращение, метаморфоза из знака в определенный предмет - отнюдь не исключительное, а довольно широко распространенное явление в художественной культуре мусульманского мира эпохи его модернизации, получившее свои особые формы развития, к примеру, в татарской книжной, журнальной, газетной графике, в искусстве татарских шамаилей конца 19 и начала 20 веков. Если такого рода предметные натюрморты, изображения животных и растений можно считать органичной формой развития ногайской эпиграфической традиции, то появление (в поздний, советский период) портретов на надгробных камнях, которые уже перестают быть, таким образом, мусульманскими надгробиями, - в любой форме: фаянсовых инкрустаций (отпечатков с фотографии умершего) или рельефных (барельефных, контр-рельефных, гравированных) изображений в камне, - означает очевидное разрушение исламской художественной традиции и торжество эклектики (как в мировоззренческом, так и в эстетическом плане). Такого рода процессы и явления находятся уже за пределами темы нашего исследования. Значительным пробелом в этом исследовании остается литературная сторона - тексты эпитафий, которые до сих пор еще не стали предметом специальных лингвистических и филологических анализов тюркологов и арабистов. Такие анализы могут стать важнейшим подступом к открытию новых граней в истории ногайской литературы, ибо как подсказывают аналогии (публикации текстов и переводов бунтарских, казанских, крымскотатарских эпитафий), тексты на надгробных камнях содержат не только стандартные коранические формулы и выдержки из [191] Корана, но и совершенно особенные, индивидуально окрашенные, порою высоко поэтичные выражения скорби, надежды, горечи прощания, причем литература классических эпитафий тюркского мира охватывает весьма широкий диапазон жанров от торжественной оды и любовной лирики до своеобразной сатиры (самокритичного перечисления и описания грехов и недостатков, которое ведется от имени самого умершего). В поздних (современных) надгробиях тексты эпитафий, как правило, содержат написание имени, отчества (в русифицированной форме), фамилии умершего, даты рождения и смерти (что само по себе является отступлением от мусульманской эпиграфической традиции, предусматривающей начертание на камне одной лишь даты смерти), иногда различные тексты прощания, обращения к умершему от имени его детей или других родственников, довольно часто - стихи, заимствованные из мировой поэтической классики, из ногайского фольклора, или самодеятельного сочинения. Для социологических исследований, как уже говорилось выше, важным источником являются указанные на надгробных камнях даты рождения и смерти жителей определенного села или региона. Так, к примеру, при нашем обследовании ногайского кладбища, примыкающего к поселку Канглы Минводовского района Ставропольского края выявилась весьма печальная и драматическая панорама неуклонного сокращения продолжительности жизни местных жителей. Тексты эпитафий на разных языках представляют собой также непочатый источник исторических исследований и открытий как в области древней, так и новейшей истории ногайского народа и других народов Северного Кавказа. Так же, как было бы, к примеру, чрезвычайно интересно уточнить обстоятельства одновременной гибели в 1942 году четырех братьев Гиллыевых (в каком бою, с кем, в ходе какой карательной акции или возмездия ?), четыре памятника которым стоят в ряд на балкарском кладбище у поселка Верхний Чегем, для ногайской истории было бы важно проследить биографию человека, похороненного в ноябре 1943 года на кладбище у поселка Икон-Халк (рис. 4): уникальное для военного времени, богато украшенное резьбой, сочетающей различные системы арабской каллиграфии (исполненный сочным выпуклым барельефом сульс в верхней части надгробия и врезанные вглубь камня знаки скорописи в восьми нижних ярусах, составляющих торжественную, как развернутый свиток ханского ярлыка, вертикаль) и исполненный кириллицей русский текст на боковых гранях, свидетельствует о неординарности такой биографии. К сожалению, работы такого рода ни историками, ни местными краеведами даже не начинались. Чрезвычайно важным исследовательским направлением представляется изучение ногайского фольклора, в частности, своеобразного жанра ногайских обрядовых песен, связанных с погребальным культом, в контексте [192] и взаимосвязи с историей ногайской эпиграфики. Само по себе изучение ногайской похоронной музыки, традиционных обрядовых песен-прощаний, песен-плачей, песен-воспоминаний, песен-утешений ("хош-ласув", "бозлав", "тонав", "йоклав", "юбантув") и форм их исполнения значительно обогатило современную этнографию и музыковедческую науку42. Однако во взаимосвязи эти художественные явления (ногайская эпиграфика, резьба по камню, и ногайский поэтический и музыкальный фольклор, развитый в формах похоронных обрядовых песен и плачей) еще никогда не рассматривались, а именно в такой взаимосвязи можно было бы проследить не только проецирование интереснейших, в том числе старинных поэтических текстов и их фрагментов на надгробные камни (и тем самым превращение этих камней в источник сведений по истории ногайского поэтического фольклора), но и ритмические, и образные параллели между художественной резьбой по камню и мелодикой, ритмикой, содержательной стороной и интонациями обрядовых песен, составляющих важную часть народного творчества и всей духовной культуры ногайцев. То же самое относится к филологическим исследованиям ногайского литературного наследия, в котором, как отмечают специалисты, вплоть до 20 века доминирующее положение занимала поэзия ("Она представлена стихами (ятлау), поэмами (дестан), монологами (толгау), одами (мактау), элегиями (мунглау), посвящениями (орнау)"43). В какой мере и в какой форме эти жанры ногайской поэзии вошли в национальную эпиграфику, повлияли на ее стилистику, определили ее содержание - открытый вопрос будущих перспективных исследований. Особый пласт художественной культуры формирует орнаментика ногайских резных надгробных камней. Исследователи орнамента могут обнаружить здесь богатейшие, разнообразные мотивы растительного, зооморфного и геометрического характера44. Некоторые из них (мотивы жгута, трилистника) имеют ярко выраженное сходство с мотивами булгаро-татарской и крымскотатарской орнаментики, другие заметно отличаются от орнаментальных узоров, распространенных в соседних ареалах. Так, например, мотив виноградной лозы, столь характерный для эпиграфических памятников "первого стиля" булгаро-татарской эпиграфики, не прослеживается (во всяком случае на основе наших полевых исследований и известного нам материала) в ногайской эпиграфике. Зато такого изумительного рисунка плетенки, напоминающей ковровые узоры кошмы, войлочного обрамления юрты кочевника, резьбу и живопись на сундуках, тиснение по коже на седлах и чересседельных сумках степных наездников и включающей мотивы, родственные буддистской символике монгольского, тувинского, калмыцкого искусства ("узлы счастья" и иные композиции), как на лицевой поверхности надгробного камня из аула Сеитовка Астраханской области (рис. 1), мы не [193] найдем ни в одном из классических памятников тюрко-мусульманской эпиграфики Среднего Поволжья и Крыма. Техника нанесения на камень каллиграфических, орнаментальных узоров и изображений подвержена определенной исторической эволюции и вместе с тем чрезвычайно разнообразна внутри каждой эпохи. Здесь сочетается и плоский барельеф, и сочный высокий рельеф (при этом слегка скошенные под углом рельефные узоры создают живописную игру светотени), и врезанные вглубь камня знаки и тексты. Изредка (гораздо реже, чем у соседних мусульманских народов Северного Кавказа, например, у народов вайнахской группы или у осетин) применяется позолота или раскраска отдельных деталей, формирующая полихромную композицию памятника. При этом густым, ярким краскам ногайские мастера предпочитают светлые, прозрачные тона, например, голубой цвет в сочетании с мягкой позолотой, особенно характерный для колорита надгробий на кладбище у поселка Канглы. Раскраска обычно используется для декора памятников, сооруженных из "современных", недорогих материалов (бетон, цемент, мраморная крошка), в то время как сравнительно редкие надгробия из "чистого" гранита или мрамора сохраняют естественную красоту природных материалов. Архитектурные композиции, изначально строго определенные требованиями погребального культа (вертикально врытая в землю, над изголовьем погребенного, плита без пьедестала), со временем становятся более разнообразными (камень на постаменте разных форм; две плиты, соединенные каменной или кирпичной "оградой" и составляющие своего рода "спинки" памятника-саркофага; плита с одной стороны, - в изголовье, - и столбик "в ногах", на который водружен кирпич или камень, окруженные кирпичной "оградой", как, например, сооружение над могилой Ш.И. Нуралиевой на кладбище Эркен-Юрт; рис. 10), что противоречивым образом соединяет в себе и развитие (обогащение) мемориальной традиции, в частности, под влиянием других региональных школ исламского искусства45, и ее постепенное размывание и разрушение, проникновение эклектики в мусульманские некрополи46. Очертания надмогильных плит в современных ногайских памятниках также весьма разнообразны (прямоугольные, со срезанным - по диагонали - завершением, трапециевидные, в форме "арки на плечиках", причем ширина этих "плечиков" колеблется от едва заметных выступов до отрезков протяженностью в десятки сантиметров, а высота арки - от низкого, едва обозначенного плавной линией овала до четкого полукруга; наряду с плоскими арками имитация купольных сооружений или "куполов в разрезе", имеющих форму глубоких круглых ниш с ребристыми стенками). В пропорциях современных ногайских надгробий при всем широком разбросе возможных решений все же преобладают "высотные", вытянутые вверх по вертикали сооружения. Особенно внушительное впечатление [194] в этом отношении производит кладбище у поселка Канглы с его обилием узких высоких стел, врытых в землю без какого-либо пьедестала (рис. 14). Подводя краткие итоги далеко не завершенному, только начинающемуся исследованию ногайской эпиграфики и содержанию данной первой публикации предварительных итогов такого комплексного исследования, подчеркнем еще раз, что ногайская эпиграфика представляет собой практически неизвестную научному миру и чрезвычайно интересную страницу не только национальной, но и общетюркской и общекавказской истории и культуры, и более внимательное, более бережное отношение к ее реалиям (сохранившимся и полуразрушенным памятникам, рассеянным по Ногайской степи, до сих пор не взятым на учет и не находящимся под защитой государства) является актуальной задачей федеральной и региональной культурной политики и широкого комплекса гуманитарных, прежде всего исторических наук (археологии, этнографии, исламоведения, искусствознания, тюркологической лингвистики и филологии), еще не сказавших о значении и ценности этих памятников своего весомого слова. Примечания: Источник tashlar.narod.ru | |
Категория: История | Добавил: BAD_BOY25 (06 Июня 2011) | |
Просмотров: 2740 |
Всего комментариев: 0 | |