Главная » Статьи » История

---

Рубрика «Образование и распад ногайской державы» Мангыты за пределами Мангытского юрта Понедельник, 23 Ноя 2009 Намеченный нами путь движения мангытов по Дешт-и Кипчаку не следует представлять в виде поголовного и единодушного предприятия. Части эля могли откалываться от основного массива и селиться самостоятельно или присоединяться к другим владениям. Выше приводились некоторые фольклорные отголоски о миграциях будущих ногаев на северную окраину степей — в Среднее Поволжье, Прикамье, Башкирию. Можно добавить, что, по местным сказаниям, одно из мест расселения рода Эдиге находилось на берегах реки Вятки. В тех местах рассказывают о сыне Эдиге, Габделькотдусе20, и о Сююмбике — дочери Юсуфа, праправнука Эдиге (Ахметзянов М, 1995, с. 51). Несомненной пред­ставляется перекочевка кипчакских элей в земли башкир, хотя уста­новление там мангыто-ногайской гегемонии произошло через столе­тие— в последней четверти XV в. (Трепавлов 1996, с. 3; Трепавлов 1997в, с. 12, 16, 17). Заметим при этом, что и до массового притока мигрантов из Заволжья отдельные подразделения племени, очевидно, кочевали по Волге. По Мунису, мангыт Сонкор-мирза, проживавший как раз на Волге, в конце XIII в. помогал хану Тохте в разгроме бек-лербека Ногая (Bregel 1982, р 368). Какая-то часть мангытов, и, видимо, значительная, оставалась в восточном Деште. Есть основания для догадки, что в XIV в. они обитали в междуречье верхнего Тургая и Ишима (История 1993, с. 133). Наверное, это была закрепившаяся в Центральном Казахстане группа переселенцев с юга, из «Бухарин». Передвижение многочисленных и воинственных кочевников в глубь кипчакских степей должно было вызвать изменения не только в карте расселения тамошних элей, но и в статусе пришельцев в поли­тической структуре левого крыла Джучиева улуса. Некоторые следы поиска такого статуса содержатся в информации Натанзи о карьере Балтычака, отца Эдиге. Беклербек левого крыла Казанчи-бахадур перешел на сторону Тохтамыша, а его пост хан Тимур-Мелик б. Урус доверил Балтычаку (Натанзи 1957, с. 95). Ранг Казанчи-бахадура охарактеризован как «главная опора войска Урус-хана» (Натанзи 1957, с. 422). Такой же опорой стал и Балтычак. Представляется, что его могущество и влияние на новых кочевьях было бы невозможно, не окажись у него солидной поддержки соплеменников, с которой дол­жен был считаться и на которую желал опереться Тимур-Мелик-хан21. Преобладание мангытов при дворе левого крыла началось, судя по всему, именно с Балтычака и не раньше, потому что его предшест­венник на беклербекстве Казанчи-бахадур не принадлежал к мангы-там. Йазди описывает одновременное усиление мангытов во владе­ниях Тохтамыша и при этом отделяет от них Казанчи: аМангытские смутьяны, приближенные к Тохтамыш-хану, а также Казанчи, ко­торый убил своего отца, добились расположения его (хана)» (Йазди 1972, с. 386). Скорее всего Эдиге и сам был родом из этой восточной, казахстанской группировки своего племени2 . Мангыты были раздроблены не только территориально, но и по­литически. В 1375-76 г. их представитель Кебек входил в дружествен­ное посольство хана Уруса к Тимуру, в то время как другой мангыт, Эдиге, был противником Уруса и скрывался у того же Тимура (Йазди 1972, с. 335; Натанзи 1957, с. 423; Sami 1937, р. 75). Мангыты входили в войско Мухаммеда Шейбани, воевавшего в Южном Казахстане и Мавераннахре в конце XV — начале XVI в. (Бабур 1993, с. 85; Бинаи 1969, с. 111-113). Магистральной линией исторического развития и миграций пред­ков ногаев в XIV в. являются, конечно, их передвижения по Дешт-и Кипчаку. Но есть отдельные следы и другого, сибирского направления движения Киргизские предания рассказывают о прародителях народа, Ногое и Шигае, которые изначально обитали на Енисее, затем приня­ли ислам и вместе с найманами ушли в Среднюю Азию, где в Чуйской долине основали Ногойскую и Шигайскую орды (Кыдыр-баева 1980, с. 169). В киргизском эпосе «Манас» Ногойский улус ко­чует в долинах Таласа и Чу (Валиханов 1961 в, с. 369). Легендарный Ногой не имеет ничего общего ни с беклербеком Ногаем, сыном Тата-ра, ни с Кара-Ногаем, так как родословная этого персонажа содержит имена отнюдь не Джучидов: Ногай, сын Когейкана, сына Тюбейкана, сына Бууракана, сына Бабыркана (Кыдырбаева 1980, с. 170) (впрочем, два последних имени сопоставимы с именами столь же сказочных предводителей ногаев периода их переселения из Крыма на Кавказ — Бора-хана и Батыр-хана (Нарожный 1988, с. 130) В киргизских фоль­клорных сюжетах, очевидно, отразился период появления предков мангытов в Деште (XIII в) — может быть, какой-то части монголов-мангутов, еще не подвергшихся кипчакизации. Все эти данные пока не могут быть подтверждены с помощью на­дежных источников. А вот присутствие мангытов-ногаев в Западной Сибири оказалось весьма заметным. «Хасса айн» называет в качестве коренных жителей Прииртышья народы «хотан, ногай и кара-кипчак» (Катанов 1903, с. 136, 143, 150), У сибирских татар сохранились тугу-мы (кланово-патронимические объединения) с наименованиями «но­гай» и «мангыт» (Валеев, Томилов 1996, с, 25, 30; Томилов 1995, с. 31, 32, 34). Кипчако-ногайские элементы весьма заметны в лексике тобо-ло-иртышских подразделений сибирско-татарского народа, а для не­которых из них (как и для части тюменских и тарских татар) этноним «нугай» служит самоназванием. Причем если носители этнического имени «ногай/нугай» могут быть причислены к потомкам позднесред-невековых переселенцев, то обладатели этнонима «мангыт» представ­ляют собой реликт гораздо более древних пришельцев. Архаические, домусульманские черты их культуры (см.: Селезнев 1994, с. 78-80) позволяют предположить их появление в Западной Сибири в раннем средневековье — возможно, до XIII в. К реликтам тех времен, может быть, относятся топонимы Мангут в Омской и Читинской областях (см.: Мурзаев 1996, с. 184). В первой половине 1390-х годов, после дальних миграций, мангыты во главе с Эдиге закрепились в степях Западного Казахстана, в бассейнах Яика и Эмбы Исторические обстоятельства сложились так, что именно там они смогли утвердиться настолько, что обра­зовали собственное кочевое владение, Юрт, В условиях распада Зо­лотой Орды главным гарантом существования нового Юрта был вождь мангытского эля Эдиге Li Р.Г Кузеев, опираясь на этнографические и фольклорные материалы, относит ко второй половине XIII-XIV в. возвратное передвижение кипчаков и килчактированно­го населения из южнорусских степей, Причерноморья и Северного Кавказа в Волго-Яицкое междуречье (Кузеев 1992, с 75) Представляется все же, что наиболее сущест­венной кипчакской миграцией была обрисованная нами, т.е. в последней четверти XIV — начале XV в. Метки: Мангыты Рубрика: Образование и распад ногайской державы | Ваш отзыв » Начало карьеры Эдиге. Переселение мангытов на Яик. Понедельник, 23 Ноя 2009 Под­робности происхождения этого исторического персонажа окутаны тайной. Даже его имя [в «каноническом» варианте тюрки — «Эдюгю» (Радлов 1888, с. 4)] не имеет бесспорной этимологии. Народные пре­дания (дастан «Эдиге») возводят его к слову «сапог» (идуг, итук): в сапоге якобы приемный отец принес младенца, будущего беклербе-ка, домой (Диваев 1896, с. 12; Потанин 1897, с. 315). А.Х.Маргулан считал, что имя Эдиге произошло от словосочетания етек-бий— мудрец из черни, как будто бы звали эмира в народе (Маргулан 1940, с. 93); А.Н.Самойлович полагал, что имя восходит к восточнотюрк-скому (караханидско-кашгарскому) эдгю, идею (добрый, хороший) (Самойлович 1973, с. 188). Источники по-разному трактуют и племенную принадлежность Эдиге. Ибн Арабшах, автор одного из подробных изложений его био­графии, писал, что «его племя именовалось кунграт» (Ибн Арабшах 1887, с, 54). Дженнаби утверждал, будто Эдиге был «по происхож­дению узбек» (Прошлое 1935, с. 86), что может объясняться расши­рительным толкованием понятия «узбеки» в Дешт-и Кипчаке XV в. Наиболее твердой и общепринятой ныне версией считается мангыт-ское происхождение Эдиге. О нем сообщают и ногайские родослов­ные (см., например: PC, on. 1, д. 84, л. 52; Родословная 1851, с. 130), и средневековые восточные хроники (Йазди 1972, с. 335; Кононов 1958, с. 44; Sami 1937, р. 75), и дастан «Эдиге». В его татарском варианте хан Тохтамыш говорит Идегею: «Гай, татарин ты! От мангыта рож­денный на свет нечистый нагульный татарин» (Идегей 1990, с. 15). Абу-л-Гази уточняет в «Шаджара-йи тюрк»: бек происходил из пле­мени (кабиле) ак-мангыт (Aboul-Ghazi 1871, р. 162). Хотя среди под­разделений ногайского эля мангыт не отмечена группа «ак» (см. ниже, очерк «Население»), сообщение хивинского историка соответствует признанной точке зрения на племенную принадлежность Эдиге. Вопрос о происхождении Эдиге чрезвычайно сложен. В 1927 г. В.В.Бартольд посвятил анализу сведений по этой проблеме специаль­ную статью (Бартольд 19636). С тех пор новых источников и тракто­вок практически не прибавилось, и вывод В.В.Бартольда о том, что среди различных версий наиболее вероятной следует считать отцовст­во Балтычака, не вызывает возражений. По персидским источникам XV в., Балтычак (Балынчак, Балынмак) состоял беклербеком (амир-ал умара) при хане левого крыла Тимур-Мелике б. Урусе. Последний был разбит Тохтамышем в 1378 г. (Бартольд 19636, с. 799). Хан-побе­дитель предложил Балтычаку перейти к нему на службу, но встре­тил гордый отказ и казнил главного бека (Натанзи 1957, с. 95; Самар­канди 1969, с. 25; СМИЗО, т. 2, с. 191, 251). Натанзи прямо называет Эдиге сыном Балтычака. Османский историк XVII в. Мунаджжим-баши передает имя отца Эдиге как Аланджак или Алдыжак (Сафар­галиев 1938, с. 31), что является очевидной трансформацией одного из вариантов имени «Балтычак». Эпическая традиция и следовавшие ей Абу-л-Гази, Йазди и Кадыр Али-бек рисуют происхождение Эдиге совсем по-другому. Его родо­словная через отца, некоего Кутлу(г)-Кыя, возводилась к святому му­сульманскому проповеднику Баба-Туклесу по линии его сына Терме. Баба-Туклес же, в свою очередь, происходил якобы от праведного халифа Абу Бекра, тестя Пророка. Легенды о Баба-Туклесе, в том числе в ногайской среде, проанали­зированы в обстоятельной монографии Д Девиза. В бытовании этих легенд выделяются три стадии: повествование о выдающейся роли проповедника в обращении золотоордынского хана Узбека в ислам; «татарская историографическая традиция» — придание исторического облика полумифической фигуре Баба-Туклеса; устная традиция, со­держащая генеалогию Эдиге (DeWeese 1994, р. 13, 14). Американский исследователь сопоставил практически все версии подобных сказаний в фольклорных и документальных вариантах [DeWeese 1994, р. 386­387 (table 5.1)]. Все они единодушны в причислении Эдиге через Баба-Туклеса к потомству первого халифа. Причем отдельные хронисты шли еще дальше и доводили это родословие через Абу Бекра до пра­отца рода человеческого Ибрагима, сына Адама (Нурулла Хорезми) (DeWeese 1994, р. 381), что лишь подчеркивает искусственность дан­ной генеалогической конструкции. Помимо подобных легендарных построений, нет никаких данных для причисления Эдиге к аристократическому сословию. Отсутствие же рядом с его именем каких бы то ни было династических титулов во всех источниках, пожалуй, может свидетельствовать о его незнатном происхождении (см. также: Жирмунский 1974, с. 376; Измайлов 1992, с. 55). Башкирское предание прямо утверждает, будто он «был выход­цем из простого (черного) люда» (Башкирские 1985, с. 112)13. Впервые Эдиге упоминается в источниках под 1376 г., когда Тохтамыш в борьбе за власть над Золотой Ордой призвал к себе на помощь Тимура (Бартольд 19636, с. 800). До того времени Эдиге на­ходился при дворе хана левого крыла (Кок-Орды) Уруса, а от него пе­реметнулся к Тохтамышу. Нет сведений о каких-либо подробностях его тогдашней жизни в восточных степях. Но можно предположить, что между ним и ханом произошел какой-то серьезный конфликт. Во всяком случае, ногаи через двести лет вспоминали: «С Урусом ца­рем наш прадед Идигии князь… в недружбе великой были» (НКС, д. 8, л. 231 об.). При подобном конфликте силы были явно неравны, и Эдиге был вынужден оставить сюзерена. Он явился к Тохтамышу, который обретался тогда у Тимура в Бухаре, и поведал о зловещих военных планах Уруса (Йазди 1972, с. 335; Aboul-Ghazi 1871, р. 142; Sami 1937, р. 75). Хотя хронисты и молчат об участии Эдиге в последующих сра­жениях войск Тохтамыша и Тимура с детьми Уруса (сам Урус умер в 1376 г.), ясно, что Тохтамыш проникся доверием и симпатией к но­вому подданному. Тот получил высокий пост «одного из главных эмиров левого крыла», «одного из главарей над начальниками левого фланга и министров, а также советника, способного в делах управле­ния» (Ибн Арабшах 1887, с. 54; Прошлое 1935, с, 86). Очевидно, хан доверил ак-мангыту должность беклербека — главы сословия знати (эмиров) и верховного военачальника. Новые полномочия Эдиге позднее подтвердились и беспрекословным выполнением его приказа о переселении в глубь степей племенами левого крыла (Ибн Арабшах 1887, с. 59, 60; подробнее об этом см. ниже). Следует согласиться с Г.А.Федоровым-Давыдовым, считавшим этого вельможу в тот пе­риод фактическим главой всей кок-ордынской аристократии (Федо­ров-Давыдов 1973, с. 149). В конце 1380-х годов наблюдается рост влияния в правом крыле — при золотоордынском саранском дворе мангытских талба — смутья­нов (в переводе М.Г.Сафаргалиева) или безумцев (в переводе Д.Девиза). Они сумели оттеснить от престола баринских и кунгратских беков во главе с Али-беком и якобы настроили хана Тохтамыша против Тимура (Йазди 1972, с. 386; Sami 1937, р. 78). Таким образом, мангытская знать активно проявила себя еще и в ханстве правого крыла Улуса Джучи, что, очевидно, объясняется в первую очередь происхождением Тохтамыша из восточных степей, откуда вышли и сами мангыты. Рядом с Эдиге подле Тохтамышева трона находился его брат Иса14. Вполне резонно предположение М.Г.Сафаргалиева, что эти братья-мангыты и есть те «мангытские смутьяны», что перехватили влияние у баринско-кунгратской группировки (Сафаргалиев 3960, с. 145). Во всяком случае, Иса оставался с Тохтамышем в самые драматичные времена противостояния хана с грозным мавераннахрским завоевате­лем на протяжении 1387-1395 гг. (см.: Йазди 1972, с. 376, 402, 403, 455, 560, 569). А вот Эдиге решил в очередной раз сменить патрона. В 1389 г.15 он объявился в Мавераннахре уже как противник Тохтамы­ша. Причины такого шага не совсем ясны. Поскольку мангыты заняли господствующее положение в ханской ставке, у них пока не было оснований быть недовольными ханом. Абу-л-Гази объясняет измену замыслом Эдиге возвести на трон внука Уруса, Тимур-Кутлуга (Aboul-Ghazi 1871, p. 162). Однако последний был всего лишь одним из мно­жества Джучидов и не выделялся среди сонма прочих династов; едва ли интриги вокруг его фигуры могли подвигнуть беклербека на отъезд за пределы Улуса. Другое дело, что Тимур-Кутлуг, оказывается, тоже сбежал тогда к Тимуру, и именно там, в Мавераннахре, и родилась у Эдиге идея посадить молодого оглана16 на джучидский престол. Таким образом, Абу-л-Гази скорее всего умозрительно связал позд­нейшее воцарение Тимур-Кутлуга (1399 г.) с их совместным пребы­ванием в Мавераннахре. Ибн Арабшах объясняет размолвку охлажде­нием хана к своему бывшему любимцу, отчего тот стал опасаться за свою жизнь и счел за лучшее, не дожидаясь казни, уехать в Среднюю Азию [Ибн Арабшах 1887, с. 54; то же см.: Прошлое 1935, с. 86 (Дженнаби); Усманов М. 1972, с. 78 (Кадыр Али-бек)]. Сам Тохтамыш в письме к королю и великому князю Ягайле называл причину этого события заговором, который плели за его спиной «некоторые огланы и беки». Они-то, дескать, и снарядили Эдиге к Тимуру, «чтобы при­звать его тайным образом» (Радлов 1888, с. 6). То, что хан представ­лял себя жертвой интриги, понятно, ведь это было оправданием раз­грома Золотой Орды Тимуром в 1391 г. Но роль Эдиге в той ситуации объяснима, вероятно, только каким-то личным конфликтом между ним и Тохтамышем. В противном случае непонятно, почему его брат Иса оставался во дворце и никто из мангытов не последовал за Эдиге на юг. Мангытский «смутьян» сопровождал своего нового покровителя в походе 1391 г. По одним сведениям, он был лишь проводником армии, по другим — активным участником военных действий против ордынцев (Ибн Арабшах 1887, с. 55-59; Йазди 1972, с. 436). Во время войны у него созрела очередная политическая комбинация. Когда Тимур возвращался из похода, Эдиге тайком послал гонца к своим родичам и соседям, равно как и ко всем племенам левого крыла, с приказанием, чтобы они, «оставив свою страну и покинув родину, отошли в такие места, добираться до которых тяжело и опасно, и при этом не задерживались бы на стоянках по два дня. В противном слу­чае Тимур сможет догнать и разгромить их». Эли подчинились и отко­чевали в степную глушь. Дождавшись этого, Эдиге под благовидным предлогом уехал из ставки гурагана17 в Дешт (Ибн Арабшах 1887, с. 59). Вместе с ним скрылся в степях и Тимур-Кутлуг, сказавшись одержимым идеей собирания наследственного удела, захваченного не­когда Тохтамышем. Он сговорился с Эдиге и тоже решил не возвра­щаться к Тимуру, а поселиться подальше от него (Aboul-Ghazi 1871, р. 163, 164; краткие упоминания об этих событиях см. также: Йазди 1972, с. 462; Sami 1937, р. 14). Думаю, не нужно однозначно воспринимать оставление мангыт-ским беком Тимура как измену. В таком случае владыка Мавераннах-ра наверняка отобрал бы у сыновей Эдиге иранский город и округ Керман, врученный тому в качестве наместничества «с правом пе­редачи наместничества по наследству». Напротив, Тадж ад-Дин ас-Салмани рассказывает, что сыновья Эдиге еще в 1408 г. (т.е. уже после смерти Тимура в 1405 г.) управляли Керманом и даже убили интриговавшего против них внука Тимура, мирзу Абу Бекра б. Миран-шаха. Имен этих наместников Салмани не называет (Салмани 1997, с. 90, 91, 98). Может быть, Эдиге не бежал из Мавераннахра, а привел, подобно Тимур-Кутлугу, какую-то уважительную причину и пообещал вернуться. Авторы XV-XVI вв. застают эль мангытов, племя Эдиге, как и прочих будущих ногаев, между Яиком и Эмбой. Очевидно, это меж­дуречье и оказалось теми самыми местами, «добираться до которых тяжело и опасно». Предосторожности Эдиге понятны: он опасался ка­рательного похода за обман государя, но верно рассчитал, что Тимур не станет посылать рать на северо-запад, по маршруту похода 1391 г., где джучидские владения были уже разорены им и все мыслимые трофеи захвачены. Повторная экспедиция в опустошенный край каза­лась невероятной. Так и произошло. Гураган довольно спокойно пе­ренес неожиданное исчезновение соратника, к тому же он был занят подготовкой к завоеванию Ирака. Эдиге, обретавшийся при дворе, наверняка был в курсе дальнейших воинственных планов Тимура и знал, что восточный Дешт в них более не фигурировал. Очутившись среди соплеменников, вне досягаемости армий Мавераннахра, Эдиге смог укрепиться в западно казахстанских степях и положить начало долговечному владению — Мангытскому юрту18. Скорее всего его послание было направлено в место компактного проживания мангытов — в северокавказские степи, которым пред­стояло стать одним из следующих объектов нападения среднеазиат­ского завоевателя, и Эдиге тоже мог знать об этом. Мангыты откоче­вали вовремя: в ходе нашествия в октябре 1395 г. ставка Тимура расположилась в низовьях Кубани, а зимовал гураган севернее Терека, на равнинах, прилегающих к Куме (Криттопа 1979, с. 138, 139), т.е. как раз в землях, только что оставленных мангытами. Повинуясь сове­ту своего хитроумного предводителя, его соплеменникам пришлось переправиться через Волгу и уйти на восток (на западе и севере коче­вали улусы Тохтамыша и его воинственных сыновей). В таком случае становятся понятными обвинения отца Идегея, Кутлу-Кыя, адресованные хану Тохтамышу в татарском дастане «Идегей»: «Мой народ убавил ты, Дважды переходить Идиль (Вол­гу. — В Т.) Мой народ заставил ты„. В бестравные солончаки, В бу­рые глинистые пески Мой народ отправил ты» (Идегей 1990, с. 14). Действительно, если вспомнить обрисованные нами выше миграции восточных кипчаков, то их элям пришлось форсировать Волгу два раза — при переходе из Средней Азии через Казахстан в Крымский вилайет и оттуда через Северный Кавказ в Западный Казахстан. При этом Тохтамыш в самом деле заслуживал упреков, поскольку был и активным участником династических смут среди Джучидов, из-за которых происходили передвижения народа в степях, и инициато­ром войны с Тимуром! Второе переселение, из Крыма через Кавказ на Яик, отразилось в фольклоре каракалпаков, выделившихся из Ногай­ской Орды в конце XVI — начале XVII в. В 1945 г. Т.А.Жданко запи­сала родословие каракалпакских родов бес-сары и бексиык, где гово­рится, будто предки их кочевали еще в Крыму, затем перешли Волгу, Яик, а еще позже обосновались в Туркестане (Жданко 1950, с. 128). Истоки некоторых каракалпакских племен, по их преданиям, просле­живаются и на Северном Кавказе, откуда их предки ушли-де на Яик (Толстова, Утемисов 1963а, с. 46-50; Толстова, Утемисов 19636, с. 59-65). В степях Западного Казахстана эли, подчинявшиеся Эдиге и Ти-мур-Кутлугу, остались в стороне от второго страшного нашествия чагатаев на Золотую Орду 1395-1396 гг. С 1391 г. и до тех пор о них ничего не было слышно. Около 1396 г.19 Тимур направил мангытско-му предводителю примирительное письмо, но тот отверг возможность возобновления сотрудничества (Клавихо 1990, с. 144). В последние годы XIV в. на территории Улуса Джучи сформирова­лись по крайней мере четыре автономных владения: в Сарае сидел ставленник Тимура Куйручак; в низовьях Волги, в Хаджи-Тархане, закрепился Тимур-Кутлуг; разгромленный Тохтамыш засел в Крыму; наконец, за Яиком обосновался Эдиге со своими мангытами (Сафар­галиев 1960, с. 174-176).

Категория: История | Добавил: BAD_BOY25 (17 Марта 2010)

Просмотров: 2033

Всего комментариев: 0